Я совсем не волновался. А что мне было волноваться, если я не знал ничего. Ни одной из причин для волнения. Что будет и будет ли вообще?!
Эта поездка имела такую давнюю историю, что нынешнее продолжение выглядело как очередной эпизод в бесконечной череде откладываний, переносов и новых обещаний…
Итак – я совсем не волновался в эту поездку. Ну, может чуть-чуть. Просто, что опоздаю или что-нибудь ещё. Что-нибудь ещё… Может быть поэтому проснулся в четыре утра, чтобы взглянуть на будильник и проворочаться еще пару часов незатронутый сном? А может это некая геомагнитная буря или иное ненормальное атмосферное явление?! Действительно, что я буду не спать из-за какого-то полета на старом кукурузнике! Можно подумать, что я никогда вообще не летал! Да и, наверняка – или туман случится, или двигатель «накроется», или керосин кончится… А скорее всего – всё вместе.
Безымянный поворот Рязанки, две полосы дороги между дачных домиков, развилка, железные ворота. На летном поле самолеты в три ряда. Пестрые и однотонные, «этажерки» и реактивные «элки», аккуратно зачехленные и бурые от ржавчины открытых моторов.
На самом конце поля новое двухэтажное здание, рядом пара автомобилей. Тут же одномоторный самолет, похожий на «ястребок» из фильмов про войну, в стороне пара самолетов поменьше и поновее, а чуть поодаль пассажирский биплан – АН-2, кажется, называется. Около «ястребка» чем-то заняты два человека, которые подходят к нам, как только мы вываливаемся из машины. «Познакомься, это – Юрий» - представляют меня человеку в старой кожаной летной куртке - «наш инструктор».
Внутри кабина напоминала старенький деревенский автобус – коричневые дерматиновые сиденья, светлый в полоску пластик обшивки, черные глазницы приборов.
Я сидел на заднем сиденье и смотрел вниз. На высоте двухсот метров все предметы еще крупны и хорошо различимы. Вот неспешно плывет баржа по Москве-реке, а вот – вереница медленно ползущих автомобилей в утренней воскресной толчее. Зеленые пятна лугов, квадраты полей, пестрота листвы стрелок лесопосадок. Слева – двенадцатиэтажки Лыткарина, стекляшка-высотка какого-нибудь бывшего НИИ. Справа – заводские трубы и рассыпанные кубики дачных домов.
В наушниках слышня болтовня инструктора с Сергеем об окололетных новостях, о доме, о работе, о ниочем. Периодически в мерный ритм голосов врываются переговоры диспетчера с 005-ым – вон он летит на полкруга впереди нас. А это уже Сережа докладывает: «Я 001-ый! Прошу «конвейер». Шасси выпущено. Полосу вижу.». Потом он куда-то тянется, что-то нажимает – самолет спотыкается, задирая нос кверху и проваливаясь вниз. Внутри у меня ёкает …
Внизу видна посадочная полоса. Инструктор наставляет Сережу: « Не раскачивай… Направляй точно по центру… Убирай газ».
Самолет садится на полосу, а затем тут же разгоняется – взлетает. И вот опять – вереница машин, баржа, коричневые, зеленые и желтые квадраты…
«Давай, еще кружочек, а на «прямой» посадим Диму за штурвал?!» - это Сережа уже в третий раз забрасывает удочку инструктору. Но инструктор держится молодцом – ни слова в ответ: «Нет, сначала сделаешь всё, что положено, но чтобы чисто. И чтоб я ничего не почувствовал».
«Сережа, блин» - думал я - « ты можешь нормально посадить самолет или мы так и будем бетон крошить пока наше время не выйдет. Так и не подержусь ведь!» Вот – опять шмякнулись. Не сильно, конечно, инструктор – ни слова, а это тоже не к добру. «Запрашивай посадку на вторую, а потом дорулим к себе» - оборачивается инструктор к Сереже.
«Я 001-й ! Шасси – выпущено. Полосу – вижу. Прошу посадку» - « Посадку разрешаю. Об освобождении полосы доложить.»
«Ну вот и всё – отлетались. Так и не удалось самому посидеть! А может еще что будет?! Нет, вряд ли. Зачем им тогда к себе заруливать! … Ну а вдруг?…»
Так думал я, глядя на приближающуюся землю и чувствуя сожаление, что так и не удалось хоть немного порулить. Под «порулить» я представлял, конечно, хотя бы просто подержаться за штурвал, когда самолет идет по прямой. Тогда ведь можно качнуть его чуть вправо или влево – совсем чуть-чуть, чтобы почувствовать, что самолет послушен мне. Что это я, именно я, держа в онемевших руках ручки управления указываю ему путь…
«Проходи вперед, давай… Ты на таком самолете летал?» - «Не-а, никогда не пробовал».
Что инструктор понимает под словом «летал»?! Не буду уточнять. На всякий случай – не буду.
Единственная понятная вещь – наушники. Но всё остальное!!! Куда нажимать, за что держаться? С руками - понятно. Вот две ручки штурвала - за них и держись. На штурвале с каждой стороны по блестящей от частого использования кнопке – чтобы это значило?
Внизу у пола обнаружились две одинаковые педали с ремешками. Неожиданная находка! Это для чего?! Тянуть или толкать? Надеюсь, что не крутить, как на детском автомобильчике. Господи, и спросить-то не удобно… Медленно поправляю ремешок на ноге, тихонечко пробуя нажать на педаль. Нажимается! А другая при этом - отжимается! Ну, точно – детский автомобиль. Руки на ручках штурвала, ноги на педалях, как-то в раскоряку получается, сижу. Ремень безопасности словно в автомобиле - перекинут через плечо и защелкнут за сиденьем…
Попробуем штурвал покрутить. Ух, ты! Крутиться! И вперед-назад ходит! А вверх- вниз? Не ходит. А посильнее?! Все равно не ходит! Заело, может? Бросил взгляд на штурвал – вверх он пойдет только вместе с приборной панелью…
Черт, сколько тут круглых индикаторов – и все, надо же, похожие. Один, правда, побольше - с горизонтальной чертой и шариком посередине, такие в симуляторах часто встречаются, уровень горизонта показывают. А в остальных - черт ногу сломит.
«Педалями управляешь так» - слышу я голос инструктора – «эта - вправо…». Правая педаль увлекает мою пристегнутую ногу за собой. «Эта - влево…» Педаль тянет мою левую ногу – «и подтормаживаешь при повороте» - указывает он на незамеченный мною рычажок за левой ручкой штурвала… При этом я чувствую, что мы уже движемся. Куда, зачем и в каком направлении - я не понимаю. По левую сторону стоят самолеты, нам не туда, видимо, а куда? Прямо, направо или в обратную строну?
Рассказ инструктора про педали я воспринимаю как приглашение к действию. Давлю на одну педаль, потом на другую, периодически жму на тормозной рычаг – самолет ведет себя непредсказуемо, норовя уехать влево, к остальным самолетам. «… поворачиваешь направо и притормаживаешь левое колесо» - продолжает наставлять инструктор. А как я приторможу именно левое колесо?! У меня же одна ручка? Или есть еще другая? Что-то я упускаю!!!
Самолет останавливается перед длинной полосой. «Я сейчас запрошу вылет…» - слышу я голос инструктора в наушниках. Полуинтуитивно я понимаю назначение пимпочек на ручках штурвала – правая для местных переговоров, левая – для связи с диспетчером. « Я 001-й. Полет по схеме. Прошу вылет» - «Вылет со второй разрешаю». Самолетик ненатужно ревет, немного бежит и … наверно, взлетает. Во всяком случае, нос самолета задирается вверх, а земля уходит вниз. Других внешних признаков «лечения» не замечено. Но земля явно уходит из под ног. И облака приближаются… Летим, всё же. Наверно…
Инструктор выравнивает самолет, докладывается диспетчеру, объясняет мне что-то – слова проносятся мимо меня не затрагивая сознание. И действительно, что для меня значит «и выравниваешь на ста пятидесяти»? Не больше, чем « затем поворачиваешь на шестьдесят» - загадочные слова, просто абстрактные понятия.
«На полпути между высоткой слева и трубами справа поворачиваешь направо на тридцать» - инструктор тычет пальцем в прибор, напоминающий компас – « и держишь прямо до реки». Самолет наклоняется вправо. Видимо, мы поворачиваем… Штурвал опять принимает первоначальное положение.
«Дальше до реки – прямо, а там снова повороты» - думаю я – « успею порулить на прямой». Осторожненько покачиваю штурвал влево-вправо – самолет елозит носом и слегка заваливается вниз. Инструктор принимает штурвал немного на себя, выравнивая самолет по высоте. Ух ты! Слушается ведь! А еще?! Не-е, инструктор крепко держит, не забалуешь. «Держи правее, на реку» - говорит инструктор и доворачивает вправо. Мы проходим до поворота и выравниваемся.
«Докладывай диспетчеру» - слышу я голос инструктора – « Я 001-й. Захожу на 3-й.» Я повторяю за ним, волнуясь и боясь перепутать слова. Меня очень тревожит одна мысль – сейчас я услышу: «А ты там кто такой?» Уф, отлегло – в наушниках слышу: «001-й, 3-й разрешаю. Доложите 6-й.». Шестой? Надеюсь, инструктор знает, где этот «шестой» и как его «доложить».
Впереди взлетно-посадочная полоса Не успел отдышаться, а уже - «Выпускай шасси. Рычажок внизу слева – поднять вверх. Проверить выход левого, переднего и правого. Проверить давление и лампочки. Доложить » Припоминаю, Сережа говорил в этих случаях примерно так: «Давление в норме, лампочки горят » Тяну за рычажок, кручу головой - где же эти штучки, что показывают выход шасси. Нет, сейчас не до них, главное - слова не забыть: «Шасси выпущено. Левая вышла, передняя вышла, правая вышла…» Или правое вышло? Как правильно? Какого рода это слово? А может – правый?! Ладно, потом. Докладываю - «Давление в норме» - взгляд в сторону указателя давления в левом углу приборной доски… (А в норме, это сколько? И что там вообще разберешь в такой неразберихе) – «Лампочки горят. (ну эти, вроде, действительно горят…)
«Докладывай…» Что опять?! Я еще после «шасси» в себя не пришел! - «Я 001-й. Прошу «конвейер». Шасси - выпущены. Полосу - вижу». Хорошо, хорошо, только побольше уверенности в голосе, а то не поверят! … «001-й! Конвейер - разрешаю»
Инструктор не дает прийти в себя - «Выходишь прямо на «зебру», убираешь газ…» Его рука лежит поверх моей на ручке газа. Он ставит ее в одному ему ведомое положение. Земля быстро приближается. Мы пикируем в центр полосатой разметки «зебры» … До земли уже метр, не больше. «Принимаешь посадочное положение, запомни его, и после этого убираешь газ…» - он принимает штурвал немного «на себя», самолет слегка задирает нос, его рука тянет мою руку, лежащую на рычаге газа вниз – самолет тихонечко шаркает тремя колесами по бетонке… «И сразу газ на максимум» - моя рука уходит вперед до предела. Я чувствую, как штурвал идет на меня, а самолет взмывает вверх. Здорово!
Опять впереди облака…
«Ослабляешь винт до 70-ти» - говорит инструктор, вертя пальцем в районе указателей. « Затем уменьшаешь обороты до 7-ми » - еще один взмах в сторону приборной панели. Где? Что? И при этом он тянет на себя одну из ручек, расположенных справа от меня, а затем соседнюю с нею ручку газа… Не забыть бы что есть что! Так, это – «ослабляем винт», а это - «уменьшаем обороты». Не перепутать бы!
«Выравниваем» - продолжает он. Самолет качнуло. «Докладывай» Я бодро начинаю – « Я 001-й. Захожу на третий!» - Инструктор крутит у меня перед носом пальцем. «На первый!» - слышу я его громкий шепот. «Прошу прощения» - я нажимаю на кнопку связи с диспетчером – «на первый!» А что это инструктор шепчет, а не говорит? Ах, ты – наушники съехали мне чуть ли не на переносицу! Некогда поправлять, да еще провод от них путается около рычага выпуска шасси…
Поворот… Это я поворачиваю или инструктор ? Самолет заваливается немного вправо – наверно, моя работа. А теперь выровнялся – а это его работа. А что делается за окном? Красотища, наверно! А мне опять докладывать: «Я 001-й…» Это инструктор мне подсказывает или я сам, но уже в прострации? Не сказать бы лишнего! И эта кнопка связи под рукой мешается, нажать всё время хочется…
Опять заход на посадку. Куда этот чертов рычаг дергать? Вверх или вниз? Раз внизу – значит, вверх! А он до этого был внизу или вверху? И еще на защелку его, помню, надо. До или после – уже не помню. Ладно, инструктор разберется. Потом… Если живы останемся.
«Левая вышла, правая вышла….» Где, хрен, эта левая все-таки? Уж про остальные молчу. Сережа, вот, тоже правую не мог разглядеть… «Лампочки горят» - докладываю я. Потом присмотрелся, когда инструктор не видел – вроде, и правда, горят!
Самолет пробежался немного и снова – вверх.
«Винт ослабить на 70!» Тяну ручку на себя, по реакции инструктора пытаясь определить когда будет это неизвестное «70». «Обороты на 7!» Это легче - надо всего-то поставить вторую ручку вровень с первой. «Винт на 60!» - Так, немного на себя. Еще? Что он так смотрит? Не понимаю! Еще немного … « Много не ослабляй, держи на шестьдесят» - инструктор тыкает пальцем в прибор. Я успеваю уловить в какой из них! Действительно, есть там и 70 и 60. Не позабыть бы где он расположен! С «оборотами» проще – можно эту ручку подстроить относительно первой.
Вот ведь - как обезьянка, главное – правильно повторить, а вопросы потом. Например, педали – они зачем нужны? Ноги, может, с них убрать надо, а я застыл, как истукан, боясь шевельнуть конечностью…. Нет, лучше уж не шевелить до поры до времени….
Земля идет на нас. Касание…
«… и затем прторма-а-аживаешь» - слышу я в наушниках наставления инструктора - «нет, не так, а прерывистыми нажатиями на тормоз». Самолет замедляет бег. Сворачиваем с полосы. При повороте, как и учили - качаю со скоростью швейной машинки рычажок тормоза, затем докладываюсь диспетчеру об освобождении полосы и пытаюсь собраться с мыслями. Напряжение немного оставляет, движения замедляются, взгляд и мысли застывают в одной точке. Руки, лежащие на рычагах штурвала как марионетки повторяют все движения чужой воли…
Чашечка кофе, сваренная хозяйничающими на кухне девчонками-летчицами придает мыслительному процессу хоть какое то движение. «Сережа, а что такое щиток и зачем его открывают перед посадкой» - обратился я с вопросом, когда немного пришел в себя? Сергей повел меня к самолету и мы стали искать тот самый «щиток» ползая под брюхом самолета. Оказалось, что это специальные закрылки, которые гасят скорость при посадке. Но что удивительно – когда я уже опосля ещё раз проигрывал в уме весь полет, то я прекрасно помнил, как я «открывал» щиток - тянул за ручку, что расположена внизу справа от кресла. А вот как я убирал щиток – в памяти не зафиксировалось. Перегруженный мозг не в состоянии был удержать всё событие целиком, а хранил только вспышки эпизодов, обрывки фраз и буквы мыслей.
На обратном пути я расспрашивал Сергея о пресловутых педалях, о еще не виденной, но выполняемой нами схеме полета, значении слов «сто-полста»… Кстати, о педалях. Они управляют хвостовым оперением – налево или направо. И всё. Вот так то!
11.2001 г.